Жизнь в закрытом посёлке Одъю

Республика Коми — одна из самых многонациональных в Российской Федерации. Среди наиболее многочисленных этнических групп и немцы. Формирование немецкой общины на территории республики имеет свою историю, полную трагических страниц, связанных с поли­ти­ческими репрессиями в СССР. В кругу проблем, характеризующих репрессии по отношению к немцам, можно выделить такие явления, как депортация, трудармия и спецпоселение. Именно эти проблемы освещают авторы данной работы на примере спецпосёлка Одъю.

Появление немцев в селе Нившера было связано с началом Великой Отечественной войны. Осенью 1941 года в Нившеру было эвакуировано около 500 россий­ских немцев. Их привезли из Ленинград­ской и Новгородской областей. Из источников были выявлены следующие сведения по переселению русских немцев из родных мест, в частности по воспоминаниям самих спецпоселенцев: Петра Гевейлера, Фёдора Эргардт, Якова Кофель, Софьи Фёдоровны Михайловой (Штрейс). Судьбы этих семей сплелись тогда, когда началась Великая Отечественная война. Петру Гевейлеру было тогда всего 13 лет, Фёдору Эргардту — 14, Якову Кофелю — 5 лет, Софье Штрейс — 10 лет, по приказу НКВД их семьи вместе с остальными немцами подверглись насильственной депортации и были отправлены в самые отдалённые районы страны. Советские солдаты приказали всем собрать необходимые вещи, которые можно нести в руках, и собираться у сельсовета. Люди были испуганы. После обеда всех жителей кого смогли собрать, погнали колонной к станции. На станции их погрузили в вагоны для скота без окон и повезли в Челябинск. Вагоны оказались забиты людьми: взрослыми, детьми, стариками. Из Челябинска большинство людей направили в Казахстан, а оставшихся — в Коми Республику. Ехали долго. В Котласе всех перегрузили на баржи, которые тащил колесный пароход по Вычегде, по Вишере до деревни Троицк. До села Нившера людей везли на телегах, далее на одноколках 27 километров по таежной дороге до поселка Одъю, куда прибыли 9 октября 1941 года.

Спецпоселок Одъю (татарский) Сторожевского района был образован в июне 1930 года и закрыт по документам в 1935 году. Но в действительности он продолжал существовать, и там жили люди, прибывшие в Нившеру, немцы застали татар, живущих в Одъю ещё с 1930 года. Необходимо отметить, что проживающие в Одъю не состояли даже на учете спецпоселения в НКВД. Их взяли на учет только в апреле 1948 года. То есть с 1941 по 1948 годы их вроде и не было... Просматривая списки осужденных немцев опубликованных в первом и втором томах мартиролога «Покаяния», проживавших в Одъю, видим, что в графе «место проживания» указывается село Нившера или вообще Сторожевский район. Ни одного упоминания Одъю нет. Администрации Сторожевского леспромхоза, начальству, видимо выгодно было иметь рабочий поселок, на который план лесозаготовок не распространялся. Власти тайну существования закрытого в 1935 году спецпоселка Одъю скрывали даже от судебных инстанций. Проживавшие в нем люди были на положении рабов. Условия проживания были ужасные. По воспоминаниям Фёдора Эргардта, поселили их в бараках, где не было окон. В Одъю было 2 барака. Жили в бараках до 14 человек в комнате. Комнаты были небольшие с маленькими проходами возле кроватей. Татары и коми жили отдельно. По-немецки говорили только между собой.

За первую зиму Пётр Гевейлер потерял и мать, и брата. В 14 лет он остался один в чужом краю, плохо зная русский, не смея говорить по-немецки. По совету одной женщины упорно учил коми язык и на этом языке просил милостыню. Коми язык спас ему жизнь и стал ему родным языком. Работали в лесу, пока обувь не износилась. Пришлось сделать деревянные башмаки. Из-за невыносимых условий жизни мама Фёдора Эргардта заболела, и в январе 1942 года умерла. В 15 лет Фёдор остался один. Вместе с другими поселенцами он работал в лесу — зимой рубили деревья, весной их сплавляли. По словам Софьи Фёдоровны Михайловой, дети тоже работали. Они чистили снег с крыш, дороги зимой. Летом сажали и окучивали картошку, пололи капусту, перебирали картошку в овощехранилище. Взрослые работали на лесозаготовках. Детей заставляли чистить делянки от мусора. Как и  Фёдор Эргардт, отмечает, что ходили по лесу босиком, потому что не было обуви. «Не жизнь, а ад», — вспоминает Софья Фёдоровна. Школа была, но закрыли, ссылаясь на плохие санитарные условия. Вспоминает Яков Егорович: «Чтобы содержать нас маленьких, тогда из трудармии отозвали старшую сестру Лидию. Она лучковой пилой лес валила. Помню, придет ночью, напоит нас маленьких горячей водой, хлебом накормит и утром опять уйдет. Мы целый день сидим дома голодные, ждем ее. На улицу не выходили, одеться не во что было... За работой следил комендант, он контролировал работу репрессированных. Яков Егорович Кофель вспоминает: «Мой отец и один местный старик поехали за сеном. Теплой одежды у него не было. Пока искали стог, грузили сено, отец сильно замерз и на обратной дороге, когда до поселка оставалось десять километров, он окоченел. Замерзшего отца привезли в поселок, но комендант не разрешил заносить его в барак. Так в конюшне на сеновале его и оставили. Тогда людей хоронили без гроба. Выкопали яму, тело завернули в рваную одежду и закопали... «Я это немножко помню. Одежды зимней не было, и нас, детей, в конюшню, где отец лежал, не пустили, его хоронили сестры. Братья были в трудармии».

Спецпереселенцам запрещалась проживать в одном населенном пункте с местными жителями. Даже кладбища отдельные были. В Одъю, по словам Якова Егоровича, не выполнивших в лесу дневную норму выработки, ночевать в барак комендант не пускал. Случалось, голодный, усталый, в промокшей одежде человек к утру замерзал. С весны, еще снег стоял, все лето босиком ходили, бегали. От грязи кожа ног лопалась, сплошные раны открывались. Мыла не было. Как-то местные женщины, увидев мои израненные ноги, посоветовали смазать их тележной мазью. Я так и поступил. Когда пришел домой, спать не пустили. Велели грязь смыть. Пошел на речку, долго израненные ноги песком и илом оттирал, так и не отмыл». «Что мы тогда ели? — вспоминает Яков — летом было что покушать: лебеду ели, крапиву, щавель, грибы. От грибов часто отравлялись. Многие в лесу терялись. У матери двоюродная сестра с дочками, все они работали, пошли в лес за ягодами и потерялись. Неделю искали их. Не нашли. Голодные, разутые, раздетые они убежать не могли. И костей не находили, ничего»...

Софья Фёдоровна отмечает, сажали картошку, но урожай был плохой, два года подряд не уродилась. В столовой выдавали хлеб: детям — 200 граммов, взрослым — 500 граммов. Кормили жиденьким супом с капустой два раза в день, но иногда было второе — пюре из репки. Она в столовую с котелком бегала для всей семьи. От голода люди пухли. Ежедневно умирали. Раз в месяц их проверяли, приезжали из МВД. По очереди всех вызывали к себе и опрашивали. Иногда до трёх часов ночи держали. Спрашивали: «Кому предана или предан?». Они отвечали: «Советской власти». Потом выдавали справку: «Разрешается жить в пределах Нившерского сельсовета». Позже стали писать: «Разрешается жить в пределах Коми АССР».

В 1954 году с немцев-спецпоселенцев были сняты некоторые ограничения: разрешили свободно передвигаться в пределах республики и являться на отметку в органы МВД один раз в год. В 1971 году они получили право возвращаться в родные места. Окончательная реабилитация немцев и признание их репрессированным народом были утверждены только Законом РСФСР от 29 апреля 1991 года «О реабилитации репрессированных народов». Немцы, их семьи, вывезенные в августе 1941 года из Ленинградской (Новгородской) области и поселенные в закрытый поселок Одъю, в годы Великой Отечественной войны на учете НКВД не состояли. Место проживания их неизвестно. То есть, с 1941 по 1948 годы, их вроде и не было... 1948 год, год взятия оставшихся в живых на спецпереселенческий учет, можно считать их «вторым рождением».

Жители села Нившера дружелюбно и с пониманием отнеслись к безвинно репрессированным советским немцам. Им нравилось немецкое трудолюбие и порядочность. Судьбы нившерских немцев очень похожи. Их жизнь с 1941 по 1956 годы была очень трудной и мучительной. Но, несмотря на все лишения, они выстояли. Суровый Коми край приютил изгнанников, дал им кров, поставил на ноги. На 2013 год в Нившере насчитывается 4 семьи российских немцев: Эргардт, Гевейлер, Плетцер, Штрейс. Кофель проживают в Подтыбке.

Прошли годы. Сегодня на месте бывшего спецпоселка сохранились ямы от землянок, скудные проросли трав на песках, где стояли бараки. У берега реки Одъю появились избушки охотников из села Нившера.